«Но им в голову не придет искать беглеца в доме одной из самых уважаемых мисс во всем графстве», – подумал Теодор, сдерживая ликование.
– Не беспокойтесь, мой дорогой. Я спрячу его в надежном местечке, а потом и вовсе отправлю из страны. Тайна останется между нами.
Стоило тюремщику открыть дверь в камеру, как Кавендиш почувствовал приступ тошноты. В нос ему ударил тяжелый запах человеческих испражнений и пота, и хотя, будучи доктором, он привык к неприятным запахам, он еле сдержался, чтобы не убежать. Достав из кармана тонкий батистовый платок с вышитой на нем монограммой, Кавендиш приложил его к носу. Его взгляд прошелся по полутемному пространству камеры, где несколько мужчин сидели на полу, прикованные к стене цепью. В сельской местности обычно существовали импровизированные тюрьмы, причем для этой цели приспосабливали какие-то случайные помещения. Теодор осуждающе покачал головой. Во время своих путешествий за границу он никогда не видел такого бесчеловечного отношения к людям, как в английских тюрьмах. Конечно, ему доводилось встречать дикарей-каннибалов, он видел скальпы, снятые с человеческих голов, жертвоприношения на горящих кострах, но в стране, претендующей на звание цивилизованной… держать людей на цепи, как животных!
Теодор невольно заморгал, пока его глаза привыкали к темноте и затем остановились на одном из заключенных.
Его отличие от остальных сразу же бросалось в глаза, он не был таким угрюмым, грязным и изможденным. В нем все еще бурлила жизнь. Загорелое, но не обветренное лицо обрамляла шапка непокорных черных как смоль кудрей. В его чертах была явная утонченность – высокие скулы в сочетании с несколько длинным римским носом и изящно очерченными губами. Чем больше доктор Кавендиш вглядывался в это лицо, тем больше в нем крепло сознание, что ему здорово повезло. Он не сомневался, что Кэролайн найдет это лицо интересным и, более того, соответствующим ее романтическим идеалам. Она не может не заметить несомненного сходства с портретом лорда Гамильтона.
– Кто это? – спросил Теодор, указывая на мужчину, сидевшего на цепи.
Глаза тюремного надзирателя удивленно расширились.
– Как вы догадались? Это тот самый мерзавец, о котором я вам рассказывал. Робин Роджер.
– Он вполне подойдет, благодарю вас.
Тюремщик ответил ему долгим взглядом.
– Вы уверены? Может, стоит сначала поговорить с этим негодяем?
В ответ на настойчивые сомнения тюремщика Теодор лишь коротко усмехнулся.
– Мой дорогой, – мягко ответил он, изогнув великолепную бровь, – мне доводилось обедать с королями и королевами, вождями племен и каннибалами. Я знал дикарей, говорящих черт знает на какой тарабарщине, а через некоторое время объяснявшихся на таком прекрасном английском, что нам и не снилось. И я видел аристократов, превратившихся в грубиянов, стоило Фортуне повернуться к ним задом. Поверьте, мой опыт позволяет мне делать верные заключения о человеческой натуре. А теперь освободите этого джентльмена, и я больше не стану вас беспокоить. Или, может быть, соверена не достаточно?
Тюремщик уставился на него, что-то бормоча себе под нос и соображая, не продешевил ли он. Оставив эту головоломку до другого дня, он чихнул и потер нос.
– Что ж, получайте его. Скатертью дорога!
Подойдя к заключенному, он снял с него кандалы. Мужчина по имени Робин Роджер подозрительно покосился на вошедших и не сдвинулся с места. Тюремщик вытащил нож и, приставив его к горлу заключенного, прохрипел:
– Теперь слушай меня, Робин Роджер, или как тебя там… Этот добрый доктор заплатил за твое освобождение. Черт его знает, почему! Так что постарайся, чтобы он не пожалел об этом, или снова попадешь сюда, и уж тогда тебя наверняка повесят.
Пронзительные темные глаза Робина сузились, он кивнул, но не произнес ни слова.
– Отлично! – воскликнул Теодор. – Пойдемте, дорогой. Сил нет, до чего же хочется промочить горло!
Свет ударил в лицо Лукаса Дэвина, когда тюремщик отворил дверь и, ткнув ему в спину кончиком ножа, приказал:
– Проваливай, скотина.
Лукас вылетел за дверь. Свет дня казался невыносимо ярким, таким ярким, что он невольно отпрянул назад. Свежий воздух наполнил легкие, и он закашлялся. Успокоив дыхание, он открыл глаза, но все, что смог увидеть, – пелена густого тумана. Воздух был настолько влажный, что казалось, пропитывал тебя насквозь.
– Никудышный день для путешествий, доктор Кавендиш, – заметил тюремщик.
Элегантно одетый джентльмен, который вызволил Лукаса из тюрьмы, ничего не ответил. Он сделал пару шагов и растворился в тумане. И тут до Лукаса донесся другой голос:
– Вы готовы, сэр?
– Да, – кратко ответил доктор.
Послышался скрип двери, потом нетерпеливое ржание нескольких лошадей. «Они, должно быть, запряжены в карету», – подумал Лукас, хотя пока и не видел ее. Туман стоял стеной, появись перед ним замок, он и его бы не разглядел.
– Сюда, дружище, – сказал доктор, выплывая из тумана, как добрый волшебник. Он протянул руку, и добродушная улыбка смягчила настороженный взгляд карих глаз.
Лукас хмыкнул. Он не переваривал богатеньких аристократов, вроде этого сытого розовощекого джентльмена, которые полагали, что они могут купить бедняка и потом тот будет век их благодарить. Наверное, он думает, что Лукас станет перед ним унижаться? Ну, да ничего, доктор скоро узнает, что Лукас принадлежит сам себе. Он убежит, как только тюрьма скроется из виду. Чего-чего, а убегать ему не привыкать…
– Пойдемте, молодой человек.
– Угу, – пробормотал Лукас, решительно шагнув в туман, и тут же оказался перед великолепной каретой. От такой красоты у него даже дух захватило. Ничего подобного, да еще так близко, ему видеть никогда не приходилось. Он разглядел свое собственное отражение на полированной черной поверхности и заколебался. Сдвинув брови и вытирая грязные руки о штаны, он с любопытством разглядывал роскошные сиденья, обитые темно-зеленым бархатом. – Ух ты…